Евгений Писарев поставил в Театре Наций мольеровского «Тартюфа» в новом переводе — что среди прочего стало для меня поводом перечитать оригинал. Надо сказать, что за вычетом нескольких старомодных словоформ это до сих пор квинтэссенция французской классики — четкая, изящная, ироничная и, возможно, чуть более отражающая семнадцатый век, чем нам хотелось бы.

Текст, как выяснили ученые, полон аллюзий на разные дворцовые события, в том числе на любовницу короля Олимпию Манчини, которая пыталась помешать его новому роману с Луизой де Лавальер. Фразу «Ах, бедный!», которая на разные лады звучит в знаменитой сцене Оргона, в реальности произносил король Людовик в другой ситуации. Сам Мольер играл в спектакле Оргона, а роль Тартюфа исполнял дю Круази — возможно, отчасти это объясняет, почему заглавный герой появляется только в третьем акте из пяти (зато Оргон на сцене с первого же акта).

Изначально Мольер вообще написал трехактную пьесу, но хотел он того или нет, она оказалась в центре скандала и несколько раз запрещалась после первого представления. Как настоящий писатель, Мольер упорно боролся за свое детище, переписывал текст, смягчал образ Тартюфа, добавил пару влюбленных (Марианна – Валер) и в конечном счете написал королевский финал: Людовик, которого нет на сцене (потому что он вообще-то сидел среди публики), решает участь Оргона, который имел глупость хранить у себя компрометирующие документы своего друга, и милостиво позволяет ему дышать. В таком виде, прославляющем короля, пьеса была в конце концов дозволена к представлению, и имела, как сказал бы биограф Мольера Михаил Афанасьевич Булгаков, «анафемский успех».

В новой сценической версии убраны необязательные для развития сюжета строки, смягчены моменты, связанные с допустимыми тогда отношениями (поссорившись с сыном, Оргон собирается без всяких околичностей отколотить его палкой, служанке он собирается дать пощечину и т.д.) и действие перенесено в наши дни.

Телевизор мурлычет по-французски, многочисленная прислуга содержит в образцовом порядке приличный буржуазный дом Оргона (Игорь Гордин), в доверие к которому втерся изворотливый лицемер Тартюф (Сергей Волков). При взгляде на семью Оргона становится понятно, почему у него появилось желание приблизить к себе чужого человека, который будет целиком от него зависеть. У Оргона есть сын (Глеб Шевнин), дочь (Мила Ершова/Елизавета Кононова) и вторая жена Эльмира (Анна Чиповская), но по отношениям в семье что-то незаметно, чтобы ее глава хоть кому-то из них был нужен или просто интересен. Он уже давно не вызывает ни любви, ни привязанности, и даже раздражения, кажется, не вызывает. Какой-то скучный тип, который зарабатывает деньги и за чей счет все живут.

По большому счету он им не нужен — а Тартюф всячески показывает, как Оргон ему нужен. И вот уже Тартюф вертит Оргоном, как хочет, и если бы не одна, но пламенная страсть интригана — к Эльмире — без всяких проблем выжил бы заглавный герой из дома всех, точь-в-точь как кукушка выживает из гнезда ее законных обитателей. Но мимо Эльмиры никто бы не прошел, особенно когда она появляется на сцене в соблазнительном корсете. Нет на свете таких мужчин.

На классическом и, прямо скажем, весьма непростом материале Евгений Писарев поставил универсальный спектакль, который имеет шанс понравиться почти всем зрителям. Звездный актерский состав, Ирина Купченко в роли мадам Пернель (в другом составе Ольга Науменко), блистательные Сергей Волков и Игорь Гордин — кстати сказать, для обоих актеров их роли стали первыми в мольеровской вселенной. Некоторые зрители не любят, когда со сцены звучат рифмованные стихи, но здесь они проговариваются практически как проза. Очень удачно выступил Глеб Шевнин в роли Дамиса, обычно не самой выигрышной — учитывая, какие партнеры у него на сцене, можно сказать, что это действительно успех.

Что касается образа Тартюфа в этой трактовке, то он вовсе не причина, а следствие, и когда члены семьи думают, что они освободились от Тартюфа, они на самом деле просто расчистили дорогу для будущего Тартюфа. Который может оказаться гораздо хуже, так что Тартюф номер один будет казаться чуть ли не ностальгическим воспоминанием, вызывающим умиление. Но телевизор мило журчит по-французски, кажется, что все опасности миновали, и вообще — да здравствует король!